Как же сильно мучило меня желание ходить в юбке без трусов! Мне думалось, что если бы я всегда ходил в женском платье без трусов, то мой член постоянно стоял бы, и это блаженство никогда не прекращалось бы. Без сомнения, я заблуждался. И если бы тогда, в 1982 году я не был трусом, надел женское платье, снял трусы и вышел на улицу к людям, то убедился бы, что эффект был бы противоположным: никакого бы полового возбуждения я не испытывал, как не испытываю его сейчас. Но я был тогда трусом, что и погубило меня. Вместо того, чтобы смело осуществить это своё желание ходить в юбке без трусов, я потихоньку удовлетворял его, когда никого не было дома, надевая мамино платье или уходя в лес, где часто майка служила мне вместо платья. Иногда я раздевался в лесу совсем, и когда оставался нагим – тоже сильно возбуждался. Поскольку невозможно быть всегда нагим, и это удовольствие можно было позволить себе очень редко, то, стараясь усилить это удовольствие, я концентрировал все свои мысли на собственной наготе. Я представлял, что меня нагого видят люди. Стыдясь, я прятал от их глаз свой член между ног, зажимая его между ног. Тогда я испытывал семяизвержение, после чего наступало ужасное раскаяние в сделанном преступлении, которое, возможно, вызывалось совсем не угрызениями совести, что зря погубил свои сперматозоиды, и даже не подсознательным пониманием того, что онанизм и семяизвержение разрушают умственные способности. Возможно, раскаяние вызывалось сожалением, что наслаждение так быстро закончилось, и член мой больше не стоит. Жалел ли я свою потерянную сперму тогда так, как жалею сегодня? Возможно, я просто хотел растягивать наслаждение, предвкушать, разжигаться, так как именно в предвкушении находилось наивысшее наслаждение для меня. Испытывать непрекращающуюся эрекцию круглые сутки, быть постоянно возбуждённым – вот о чём я мечтал больше всего. И представляя, как я в коротенькой юбочке без трусов нахожусь среди людей, которые желают заглянуть мне под юбку и увидеть мой член, представляя это, я испытывал сильнейшее сексуальное возбуждение. «Ну и что, что нельзя совсем нагим находиться среди людей! Но везёт же девчонкам! Они могут надеть широкое расклешённое и короткое платье до середины бёдер и ходить в нём без трусов – всё равно ничего не видно. Вот бы мне быть на их месте!» – думал я, и, когда я представлял, как иду по улице в коротком платье без трусов, я испытывал сильнейшее сексуальное возбуждение, и член мой просто рвался из штанов. «О, как сильно хочется снять эти поганые трусы, когда они надеты! Если бы я был девчонкой, то никогда не стал бы надевать трусы, всегда бы ходил в одном сарафане, надетом на голое тело! – думал я. – Как должно быть это приятно, когда на тебе одно только лёгкое ситцевое платьице, свободное и широкое! Какое бы это было блаженство без трусов, без майки, в одном этом платье идти по улице! Какой восторг, наверное, наполняет душу, когда лёгкий ветерок поддувает снизу и ласкает нагое тело, а подол платья нежно прикасается к голой попке! Как это волнует, когда платье так коротко, что ветер в любой момент готов поднять подол этого платья и обнажить тебя перед людьми!» От таких мыслей у меня колотилось сердце, кружилась голова, и вставал член. «Ну почему мне так не повезло! – сокрушался я. – Как обидно, что я родился мальчишкой, а не девчонкой! Почему нам, мальчишкам, надо носить эти проклятые штаны, брюки или шорты?! какая досада, что нельзя без всяких штанов выйти на улицу в одной юбке!»
Не знаю, откуда я взял, что этого делать нельзя. Я почему-то страшно стыдился своего желания носить юбку, не доверяя этой тайны ни одному человеку. Но желание надеть на себя женское платье и снять потом с себя всякие штаны было так велико, что, оставаясь один в квартире, когда мать уходила на работу, я, весь трепеща от возбуждения, снимал с себя сначала всю одежду, оставаясь только в трусах, потом надевал на себя какое-то мамино платье, а после этого уже снимал с себя трусы, оставаясь в одном женском платье без трусов. Мой член вставал прежде того, как я сниму с себя трусы. «Сейчас я в платье и в трусах. Но через минуту я сниму с себя трусы и останусь в одном платье, надетом на голое тело», – думал я, и в это мгновение я испытывал сильнейшее сердцебиение и максимальное сексуальное возбуждение. Когда я снимал с себя трусы, мой член стоял и выпячивался сквозь платье, а я, представляя, что нахожусь среди людей, стыдился этого и зажимал свой член между ног, чтобы он не выпячивался сквозь платье. Но член вырывался и снова выпячивался, и я, стесняясь людей, которых представлял вокруг себя, крепко сдавливал свой член между бёдрами, чтобы он не выпячивался сквозь платье. Так, сам того не желая, я достигал семяизвержения, после чего наступало раскаяние и мучительные угрызения совести. Всё это конечно негативно повлияло на мои умственные способности. Может быть, я был бы сейчас каким-нибудь гениальным учёным, если бы не занимался так часто онанизмом в детстве.
Даже в своих детских фантазиях я понимал, что только запретный плод сладок, и, воображая то, как бы я был счастлив, если бы родился девчонкой, а не мальчишкой, я считал, что родители не разрешали бы мне гулять без трусов, но я всегда бы снимала трусы и прятала их в траве, когда шла гулять. Вот какая эротическая фантазия приводила меня в сильнейшее возбуждение. Я гуляю с мальчиком. Мы бегаем, прыгаем, и он даже не подозревает, что у меня под сарафаном нет никаких трусов. Но ему так хочется заглянуть мне под подол! Ему так интересно, в трусах я или без трусов! Ветер, кажется, в любую минуту готов поднять подол моего сарафана – он такой короткий. Но как я ни бегаю, ни прыгаю, мальчику никак не удаётся заглянуть мне под подол и узнать, есть ли на мне трусы. И он не выдерживает, гладит меня по спине и убеждается в том, что под сарафаном у меня нет никаких трусиков. «Как здорово!» – восхищается он. Громадный восторг захватывает в эту минуту мою душу. Как я красива, как привлекательна, как соблазнительна! О боже, до чего же хорошо быть девчонкой!
Так представлял я себе то счастье, которое я имел бы, если бы родился девчонкой, а не мальчишкой. Но, стыдясь почему-то признаться людям в том, что больше всего я хотел бы ходить в юбке без трусов, я довольствовался тем, что украдкой надевал на себя женское платье и снимал с себя всякие штаны, когда никого не было дома, лаская себя по бокам руками, осязая то, что под платьем нет трусов, а свой стоячий член я зажимал между бёдер, испытывал семяизвержение, а после этого глубокое отчаяние и ужасное раскаяние, давал себе клятву никогда этого больше не делать. Однако на другой день, оставшись один в квартире, я снова испытывал сильнейшее желание надеть на себя женское платье и снять с себя потом трусы. Я хотел только походить по комнате в женском платье без трусов. «Я не изолью своё семя! Я смогу вовремя остановится, – успокаивал я свою совесть.– Когда настанет критический момент, и сперма будет готова излиться, я прекращу тогда сдавливать свой член между бёдер». Так думал я, и снова ошибался. Сперма снова изливалась, и я каялся в том, что возбудил себя, надев на себя женское платье и сняв с себя трусы, давал себе клятву никогда больше женское платье на себя не надевать и трусы с себя не снимать. Но через несколько дней, оставшись один в квартире, я снова испытывал непреодолимое желание надеть на себя платье и снять трусы. «Я не буду больше сдавливать свой член бёдрами, крепко зажимая его между ног – тогда и сперма моя не изольётся, – успокаивал я свою совесть.– Просто надену платье, сниму трусы и похожу по комнате в платье без трусов». Но, поступая таким образом, я переставал испытывать всякое сексуальное возбуждение, что вполне понятно. Ведь именно давление на член со стороны брюк, трусов, трико, когда член трётся и дрочится об штаны, а также зажимание его между бёдер – вот что приводит к возбуждению мужского полового органа. Когда же половой орган свободно болтается под юбкой – он перестаёт стоять, так как контактирует только с окружающим воздухом. Но мне думалось тогда, что мой член не стоит потому, что вокруг меня нет людей, но, если бы я находился в юбке без трусов среди людей, то возбуждался бы. Эта моя мысль была величайшим заблуждением, в чём я и убедился сейчас, когда нашёл в себе смелость осуществить свою детскую мечту. Тогда мне думалось, что если бы надеть юбку покороче, то это снова возбудило бы меня. Но все мамины юбки были длиной до колен, и я не мог найти короткой юбки, которая, как мне казалась, снова вызвала бы во мне эрекцию. Тогда я надевал на себя майку, но майка была слишком коротка и не могла прикрыть мой половой орган. Лёжа на кровати, я пытался натянуть эту майку так, чтобы прикрыть ею член, но этого никак не удавалось. Тогда, стыдясь людей, которых я представлял вокруг себя, я снова прятал свой член между бёдер, сдавливая его, и снова испытывал семяизвержение, а после этого раскаяние, досаду, что не смог вовремя остановиться, сильнейшие угрызения совести.
Страшась того, что мать может прийти с работы и застать меня за этим занятием, я торопился насладиться, понимая, наверное, подсознательно то, что буду мечтать о хождении в женском платье без трусов до тех пор, пока не изолью свою сперму и не получу своего возмездия за это наслаждение в виде горького раскаяния в том, что не мог вовремя остановиться и погубил свою сперму.
Итак, стыд, моя трусость, запрет – вот что погубило меня. Ложь, моя скрытность, тайна, которую я никому не доверял – вот что заставляло меня торопиться с завершением онанизма. Моё заблуждение, что будто бы, если бы я ходил всегда в юбке без трусов, то мой член всегда бы стоял, причём стоял тем сильнее, чем короче была бы эта юбка, – это заблуждение и было причиной моего сексуального возбуждения. Когда я ходил в брюках, мой половой орган дрочился при каждом шаге о материю этих брюк, а плавки надавливали на него – именно это и было причиной моего сексуального возбуждения.
На самом деле всё оказалось диаметрально противоположно тому, что я себе представлял. Никакого сексуального возбуждения вообще почти никогда не возникает, когда половой орган свободно болтается под юбкой, когда на него не надавливают никакие штаны. Вот уже десять лет я хожу в юбке без трусов, и член мой встаёт только тогда, когда я хочу зачать ребёнка с какой-нибудь женщиной. Уже в первый день я сразу же привык ходить в женском платье длиной до колен и не возбуждаться при этом. Тогда пришла мысль, что если надеть платье на 15 сантиметров выше колен, то это меня возбудит. От этой мысли я и вправду возбудился, но очень быстро привык ходить в таком коротком платье по комнате и не возбуждаться при этом. Тогда пришла мысль, что мой член встанет, если я в такой короткой юбке на 15 сантиметров выше колен буду гулять без трусов целый день с девчонками, но и эта мысль оказалась абсолютно ошибочной. Мой член ни разу не напрягся, когда я гулял в такой короткой юбке без трусов с девчонками, он был полностью расслабленным, болтаясь под юбкой. Я сожалел только, что не надел юбку чуть-чуть подлиннее: так хотелось побегать, покачаться на качелях, а юбка так коротка, что можно в ней только ходить или сидеть на лавочке. Девчонки знали то, что я без трусов, но это только радовало меня, но нисколько не возбуждало.
Страх, что мама узнает о моих мечтах и желаниях, моя стыдливость, моя проклятая трусость – вот что губило меня. Я был тогда трусом, завидовал девчонкам, которые могут носить юбки и не надевать под юбки трусы, мучился постоянно от этой зависти, жил в вымышленном мире грёз, но осмелился надеть на себя юбку, снять штаны и выйти в таком виде на улицу только в 1994 году. Мне было слабо тогда. Да что там говорить. Я не только боялся надеть на себя юбку, я страшился почему-то носить очки, чтобы хорошо видеть, не мог надеть очки даже в институте на уроке химии, чтобы списать контрольное задание с доски, получал двойки по этому предмету и был отчислен из Московского Института Электронной Техники в 1986 году по неуспеваемости …
1995
Занимаясь онанизмом в юном возрасте, я хотел только возбудить себя, чтобы подготовить себя к будущему половому акту с девушкой и продолжить свой род, и, естественно, страшно огорчался и расстраивался, когда сперма против моей воли изливалась на землю. Не знаю, как другие, но я никогда не испытывал никакого физиологического удовлетворения при семяизвержении от онанизма, а испытывал удовлетворение при семяизвержении только с той женщиной, которую пытался оплодотворить.
Почему я занимался онанизмом в подростковом возрасте? Ну что же, докажу, что это моё занятие онанизмом тоже было следствием духовного желания продолжить свой род, то есть следствием инстинкта продолжения рода, а никак не физиологической потребностью организма выбросить свою сперму, как ошибочно думают некоторые.
«Я просто хотел растягивать наслаждение, предвкушать, разжигаться, так как именно в предвкушении находилось наивысшее наслаждение для меня. Испытывать непрекращающуюся эрекцию круглые сутки, быть постоянно возбуждённым – вот о чём я мечтал больше всего».
Почему и для чего я хотел испытывать круглые сутки непрекращающуюся эрекцию, для чего хотел постоянно быть возбуждённым? Ответ очевиден: для того, чтобы иметь возможность в любой подходящий момент оплодотворить любую девушку, род свой продолжить. Именно по той же причине я очень страстно желал, чтобы та девушка, с которой я гулял, никогда не надевала под юбку трусы. Меня возбуждала мысль надеть на себя юбку и снять потом трусы потому, что, представляя то, как мы оба с девушкой гуляем в юбках и без трусов, я осознавал беспрепятственную возможность продолжить свой род с этой девушкой, всего лишь приподняв подол своей юбки и приподняв подол её юбки.
После семяизвержения, которое у меня происходило по причине зажимания полового органа между бёдер, я не только не испытывал никакого удовлетворения, но наоборот «раскаяние, досаду, что не смог вовремя остановиться, сильнейшие угрызения совести», испытывал «глубокое отчаяние и ужасное раскаяние, давал себе клятву никогда этого больше не делать». Вы думаете, что это отчаяние было вызвано тем, что я внушил себе то, что онанизм разрушает умственные способности? Нет, совсем не в этом дело: «раскаяние в сделанном преступлении вызывалось сожалением, что наслаждение так быстро закончилось, и член мой больше не стоит».
Итак, причиной этого моего отчаяния и раскаяния было исчезновение эрекции после семяизвержения. Ведь я хотел бы, чтобы эта эрекция была у меня круглосуточно, давая мне возможность в любой момент удовлетворить своё духовное желание продолжить свой род.
Для чего же тогда я сдавливал свой половой орган между бёдер? Я сдавливал его опять же ради того, чтобы поддерживать непрекращающуюся эрекцию: «Я не буду больше сдавливать свой член бёдрами, крепко зажимая его между ног – тогда и сперма моя не изольётся, – успокаивал я свою совесть.– Просто надену платье, сниму трусы и похожу по комнате в платье без трусов». Но, поступая таким образом, я переставал испытывать всякое сексуальное возбуждение.
Итак, как только, привыкнув ходить по комнате в юбке без трусов, я переставал испытывать эрекцию, я начинал ради того, чтобы снова возбудиться, зажимать свой половой орган между бёдер, надеясь на то, что смогу вовремя остановиться и не допустить семяизвержения. «Я не изолью своё семя! Я смогу вовремя остановится, – успокаивал я свою совесть.– Когда настанет критический момент, и сперма будет готова излиться, я прекращу тогда сдавливать свой член между бёдер». Так думал я, и снова ошибался. Сперма снова изливалась, и я каялся …
Итак, согласно своему жизненному опыту, я заключаю, что у мужчины нет и не может быть потребности выбрасывать на помойку свою сперму. Но существует потребность возбуждать себя, потребность в эрекции, так как эрекция способствует продолжению рода. И онанизмом занимаются с целью возбудить себя, предвкушая предстоящий половой акт с женщиной, и удовлетворение возникает во время появления сексуального возбуждения, а не тогда, когда это сексуальное возбуждение прекращается после семяизвержения, которое происходит совсем не по воле мужчины, а вопреки его воле. Инстинкт продолжения рода понуждает желание изливать семя в женщину, а не на землю.
Презервативами я никогда в жизни не пользовался. Но по аналогии с онанизмом, можно заключить, что пользующийся презервативом мужчина вовсе не намеревается изливать свою сперму в презерватив, но надеется остановиться в нужный момент и закончить вовремя половой акт, не достигнув семяизвержения, а презерватив использует на всякий случай, если вдруг сперма всё-таки нечаянно изольётся. Удовлетворение от такого секса, не заканчивающегося семяизвержением, несомненно, велико и не противоречит инстинкту продолжения рода. Ведь он предвкушает зачатие своего будущего ребёнка с этой женщиной, убеждается в наличии у него нужной эрекции, которая необходима для этого зачатия, убеждается в полной гармоничной сексуальной совместимости со своей партнёршей. В сущности, всякий такой половой акт, не заканчивающийся семяизвержением, грехом Онана не является. И, похоже, врачи и тут нагло лгут, что такой незаконченный половой акт может привести к неврозам, простатиту и другим болезням. К неврозу, угрызениям совести и депрессии приведёт как раз грех Онана, выброс спермы на помойку, в презерватив. Один мой знакомый, которому можно доверять, говорит, что, занимаясь сексом с женщиной, никогда не кончает, не изливают свою сперму, может вовремя остановиться.
Существует древний инстинкт продолжения рода, а инстинкта просто получать сексуальное удовольствие не существует. Нужно доказательство, что не семяизвержение приносит наслаждение, а именно надежда оплодотворить женщину? Пожалуйста. Когда в детстве я испытывал семяизвержение после занятия онанизмом, то после семяизвержения я испытывал громадное раскаяние и угрызения совести, глубокое отчаяние и ужасное раскаяние, давал себе клятву никогда этого больше не делать, каялся в том, что возбудил себя, надев на себя женское платье и сняв с себя трусы, давал себе клятву никогда больше женское платье на себя не надевать и трусы с себя не снимать. Когда же я жил регулярной половой жизнью с той женщиной и кончал в неё, никаких угрызений совести, никакого раскаяния и отчаяния я не испытывал, потому что такой секс был естественным, а онанизм – противоестественное занятие. (Пользование презервативами – это то же самое, что онанизм, так же противоестественно).
Опять же, наслаждение в подростковом возрасте я получал от эрекции, а не от семяизвержения: «Возможно, я просто хотел растягивать наслаждение, предвкушать, разжигаться, так как именно в предвкушении находилось наивысшее наслаждение для меня. Испытывать непрекращающуюся эрекцию круглые сутки, быть постоянно возбуждённым – вот о чём я мечтал больше всего». Почему? Да только потому, что эрекция давала мне возможность оплодотворить девушку, род свой продолжить – вот почему она меня так радовала, вот почему я мечтал о том, чтобы круглые сутки мой половой орган был в напряжённом состоянии. А больше всего радовала меня и страшно возбуждала такая эротическая фантазия: я гуляю вдвоём с девчонкой: она – в коротенькой юбке без трусов, и я – тоже в коротенькой юбке без трусов. В такие минуты я просто проклинал того, кто изобрёл эти проклятые штаны, которые я должен надевать на себя, когда иду гулять. (Кстати, я ведь думал тогда, что это по вине штанов у меня нет круглосуточной эрекции, а если бы я ходил всегда в юбке без трусов, то круглые сутки был бы возбуждённым. Вот как я думал тогда и в том, что у меня постоянно нет эрекции, винил штаны, которые должен на себя надевать.) Что это было? Самый обычный инстинкт продолжения рода.
Вот ещё один эпизод из моей жизни.
Боже, мне никогда не забыть тот день! Искупавшись, она надела своё короткое синее ситцевое платье, которое доходило только до середины её бёдер, потом сняла сырой купальник и пошла домой в этом платье без трусов. У меня дух захватило от волнения, и сердце моё стучало. Потом вдруг она приподняла сбоку подол своего платья и сказала: "Вовочка, а я без трусиков". Такой восторг охватил в ту минуту всю мою душу! То, что она не стыдилась так ходить, а наоборот гордилась своей полуобнажённостью, делало её богиней в моих глазах, и самые нежные чувства заполнили мою душу. Мне хотелось броситься ей на шею, расцеловать её и сказать ей, как же я люблю её, вот такую непосредственную, такую смелую и незакомплексованную. Но она захлопнула дверь в свою квартиру прямо перед моим носом. Как мне хотелось того, чтобы она никогда не надевала под юбку эти проклятые трусы, всегда выходила гулять ко мне без трусиков! Я даже осмелился просить её об этом. «Ну, пожалуйста, я очень тебя прошу, выходи гулять без трусиков, в одном своём коротеньком платьице», – умолял я её. «Ладно уж, так и быть, не надену», – отвечала она, и сердце моё учащённо билось. «Но вот опять проблема, как мне снимать с себя эти проклятые штаны!» – думал я. – «Люди ведь ходят по улице. Эх, если бы мальчишкам тоже можно было бы ходить в платье без трусов, как и девчонкам! Тогда бы можно быстренько поднять подол, а как люди пойдут – сразу же опустить его». Опять всё сводилось к проблеме продолжения своего рода, к нормальному естественному природному инстинкту. Я ещё был очень стеснительным, и решиться снять с себя штаны не осмелился бы, постеснялся, а приподнять просто подол своей юбки, чтобы оплодотворить эту девушку, как мне думалось, я бы не постеснялся. Это вдвойне усиливало мою ненависть к штанам и к тому, кто их изобрёл, воздвигнув такое громадное препятствие для продолжения моего рода.
Дело вовсе не в стыдливости! Крепко зажимал я свой половой орган между ног не потому, что стыдился воображаемых вокруг людей, которые якобы видят то, как мой половой орган выпячивается сквозь юбку, а с целью поддерживать у себя непрекращающуюся эрекцию.
Я мастурбировал только с целью вызвать у себя эрекцию, убедиться в том, что я не импотент и способен к продолжению рода – вот это состояние эрекции и доставляло мне удовольствие. Мне хотелось постоянно испытывать эрекцию в течение очень длительного промежутка времени. Когда я мечтал о том, чтобы в короткой юбочке без трусиков с половым органом в состоянии эрекции выйти на улицу, я упивался сладкой мечтой о том, что непременно тогда соблазню девушку и продолжу свой род. Вот в этом и заключалось моё наслаждение – в мечтах о продолжении рода. Привыкая ходить в юбке без трусиков по комнате, я переставал испытывать эрекцию через несколько минут. Исчезновение эрекции меня огорчало, так как мне казалось, что при отсутствии эрекции я уже не смогу вызвать сексуальное возбуждение у девушки, соблазнить её и продолжить свой род. Мне казалось, что для того, чтобы быть сексуально привлекательным в глазах девушки, нужно, чтобы мой половой орган под юбкой всегда находился в состоянии эрекции и выпячивался вперёд сквозь юбку. Для того, чтобы поддерживать непрекращающуюся эрекцию долгое время, я начинал сдавливать свой половой орган бёдрами. При этом я всякий раз надеялся на то, что семяизвержение не произойдёт. Я не хотел того, чтобы происходило семяизвержение при отсутствие девушки. Я хотел просто длительное время поддерживать непрекращающуюся максимальную эрекцию – вот для какой цели я мастурбировал. Но семяизвержение происходило против моей воли, и в момент семяизвержения я испытывал ужасные душевные муки, нервный стресс, раскаяние, что не смог вовремя остановиться, чтобы не излить своё семя.
Почему я не бросал занятия онанизмом, если испытывал муки? Потому, что надеялся на то, что научусь мастурбировать так, чтобы поддерживать у себя непрекращающуюся эрекцию достаточно длительное время, но никогда не достигать семяизвержения. Умение поддерживать у себя максимальную эрекцию длительное время казалось мне очень нужным для продолжения рода и для удовлетворения девушки в сексуальном плане. Но, наверное, больше всего меня беспокоило то, что у меня не будет эрекции, когда я либо голый, либо в юбке без трусиков предстану перед девушкой – и тогда у этой девушки не возникнет сексуального желания. Мне казалось очень важным научиться вызывать у себя эрекцию в любой нужный момент и поддерживать эту эрекцию достаточно длительное время. Для приобретения таких навыков вызывания и поддержания своей эрекции я и мастурбировал. Но я никогда не желал того, чтобы моё семя изливалось на землю, и ужасно страдал, когда это семяизвержение происходило. Но я не прекращал долгое время занятие онанизмом потому, что надеялся научиться так мастурбировать, чтобы максимальную эрекцию у себя вызывать, но семя своё не изливать.
Всё это было очень глупо с моей стороны. И этим онанизмом я нанёс себе громадный вред. Ясно также и то, что я имел заниженную самооценку и лишён был всякого уважения к самому себе. Если бы я себя уважал, то рассуждал бы так же, как рассуждаю сейчас: «Если девушка не может вызвать у меня эрекцию, то она сама в том и виновата. И нет ничего стыдного в том, чтобы быть импотентом по отношению к большинству девушек. Так и должно быть: сексуальное влечение должны вызывать только редкие достойные женщины. Женщина должна быть совершенна в нравственном отношении, честна, добра, открыта, достаточно интеллектуально развита для того, чтобы у меня могло возникнуть сексуальное влечение к ней. Если она не может меня сексуально возбудить, то, значит, в ней есть явные недостатки, и надо радоваться тому факту, что мой организм так прекрасно подсказывает мне это, что она недостойна стать матерью моих детей. А уж умение сексуально удовлетворять женщину и вовсе не нужно. Женщина – это мать детей и такой же равноправный участник социальной и научной жизни общества. Её дело – рожать детей и творчески работать на благо государства, а не искать сексуальных удовольствий». Нет, увы, я так не рассуждал в свои молодые годы! Я был жалок, никому не нужен, был тряпкой по отношению к девушкам, как милостыню просил у них хотя бы дружбы и жалости по отношению к себе. Перед Любой я стоял на коленях и умолял её со слезами, чтобы она меня не бросала.
Подробное изложение истории о моей второй любви к ЛюбеИ в обоих случаях – полная импотенция и мучения, связанные с этой импотенцией! Вот это меня теперь и удивляет. На мой взгляд, я радоваться должен был тому, что я импотент, а не страдать от этого. То, что я страдал по причине своей импотенции, было очень глупо с моей стороны. Я должен был гордо говорить всем девушкам: «Если вам нужен секс, то потрудитесь стать сексуально привлекательными для меня. Вы сами виноваты в том, что я вас не хочу. Когда я встречу свою принцессу, у меня всё будет с ней нормально в сексуальном плане». Вот как я должен был бы себя вести, если бы уважал себя. И если бы я себя уважал, то и девушки тоже стали бы меня уважать. Зря я унижался и горевал! Я унижался перед теми, кто мне и в подмётки не годится, перед самыми примитивными и тупыми «двоечницами».
Сентябрь 2006 года.