Мгновенное исполнение всех желаний надоело бы!

Философский идеализм превращает доброго человека в жестокого.

Жил на свете один хороший добропорядочный человек, юморист и балагур, душа всякой компании, приносивший смех и веселье всюду, где бы он ни появлялся. Был он весьма богатым капиталистом, но заботился о своих рабочих, как Роберт Оуэн. Недоплатив каждому рабочему по ничтожному грошу, со ста тысяч рабочих он получал громадную сумму денег. И была у него такая страсть – подарить эту громадную сумму денег какому-то нищему, бродяге или рабочему другого капиталиста, которого тот капиталист беспощадно эксплуатировал. Представляя, как удивлён и обрадован этот нищий, стоящий на пороге голодной смерти, он чувствовал себя на вершине блаженства. Много добрых дел он сделал за свою жизнь и много сделал бы ещё в будущем и, наверняка, рано или поздно всё своё состояние раздал бы он нищим, если бы не случилось с ним несчастье: он сошёл с ума и стал как один из тех философов, которых Владимир Ильич Ленин в своей работе «Материализм и эмпириокритицизм» назвал «сумасшедшим фортепиано, вообразившим, что оно одно существует на свете».

Философу Маху не грозило настоящее сумасшествие, ибо он хитрил, говорил то, во что сам не верит, о чём читаем у Ленина в главе 1, пункте 1 этой работы, где Ленин так характеризует «антиметафизические замечания» Маха: «Это – сплошной плагиат у Беркли. Ни единого соображения, ни единого проблеска мысли, кроме того, что «мы ощущаем только свои ощущения». Из этого один только вывод, именно – что «мир состоит только из моих ощущений». Слово «наших», поставленное Махом вместо слова «моих», поставлено им незаконно. Одним этим словом Мах обнаруживает ту самую «половинчатость», в которой он обвиняет других. Ибо если «праздно» «допущение» внешнего мира, допущение того, что иголка существует независимо от меня и что между моим телом и остриём иголки происходит взаимодействие, если всё это допущение действительно «праздно» и «излишне», то праздно и излишне, прежде всего, «допущение» существования других людей. Существую только Я, а все остальные люди, как и весь внешний мир, попадает в разряд праздных «ядер». Говорить о «наших» ощущениях нельзя с этой точки зрения, а раз Мах говорит о них, то это означает лишь его вопиющую половинчатость. Это доказывает лишь то, что его философия – праздные и пустые слова, в которые не верит сам автор».

Так вот, в отличие от философа Маха, который сам не верит в то, что говорит, этот человек, будучи правдив и последователен, не мог страдать половинчатостью Маха и потому сошёл с ума по-настоящему. И вот какие сумасшедшие мысли пришли к нему в голову:

«Желанием плоти я назову своё желание безгранично изменять окружающий мир, упразднив в нём все законы физики, то есть желание видеть такой сон, в котором мои желания немедленно исполняются все без исключения, где стоит мне лишь захотеть – и из ничего возникает гора бананов. Желаниями духа я назову желание верить в то, что законы физики вечны и неизменны как в прошлом, так и в будущем, и желание познавать эти законы. К чему же отнести моё желание приносить радость другим существам, включающее в себя, как собственное подмножество, моё желание верить в то, что не только я один во всей Вселенной могу испытывать радость, то есть желание верить в то, что всякое явление имеет причину, что именно движение материальных частиц в головном мозгу окружающих людей по неизменным законам является причиной возникающих у них желаний и эмоций? Само желание приносить радость другому существу относится к желаниям «совершать действие, изменение», созерцать улыбку на лице другого милого мне человека, прежде моего поступка не улыбавшегося. В некотором случае, причиной его может быть опять же моя вера без доказательств в то, что этот другой человек меня отблагодарит, и когда мен потребуется помощь от него – он исполнит моё желание, сделает то, что я попрошу. Эта вера вытекает из опыта. Так что с большой натяжкой, если предположить, что именно эта вера в то, что за добро обычно платят добром, является причиной моей радости в то время, когда я радую другого, можно отнести желание радовать другого к желаниям плоти. Если же, радуя другого, я радуюсь от мысли, что являюсь причиной радости другого «я», то, удовлетворив своё желание, я удовлетворил желание духа – желание верить в существование неизменных законов физики и невозможность сверхъестественных чудес и невозможность удовлетворения всех желаний плоти, потому что только существование неизменных законов физики даёт основание верить в то, что другие люди, имеющие реальный материальный мозг, подобный моему мозгу, тоже, как и я, способны испытывать желания и эмоции, видеть, слышать, ощущать, понимать, мыслить, радоваться и страдать.

Гипотеза единственности моего «я» во Вселенной никак не может быть мною опровергнута, но то, что я не верю в неё, – не доказывает того, что я не хочу в неё верить. Причина наличия у меня веры в существование чужих ощущений, возможно, объяснима следующей гипотезой. Предположим, что существуют явления, не имеющие никакой причины, – это желания, возникающие у меня. Предположим, что существуют доказательства этого факта, и я знал эти доказательства до своего рождения на этот свет, знал то, что во всей Вселенной существую только я один, а всё, что я вижу и слышу, – есть только моё сновидение, знал то, что во всей Вселенной только я один могу видеть, слышать, ощущать, мыслить, понимать, запоминать, испытывать желания, радоваться. Предположим, что все мои желания до моего рождения исполнялись немедленно, потому что я верил в то, что они должны исполняться, и хотел того, чтобы они исполнялись. Именно вера в то, что стоит мне лишь захотеть – и из воздуха возникнет гора бананов, приводила к тому, что я видел перед собой эту гору бананов в этом сказочном сне до своего рождения на свет. Причиной же веры было не желание верить, а содержимое моей памяти до моего рождения на этот свет – я помнил то, как доказывается, что я – единственный во Вселенной, что у моих желаний нет причины, а причиной всех происходящих вокруг явлений являются мои желания и моя вера в то, что все мои желания должны немедленно исполняться. Я имел зрение, слух, обоняние, осязание, вкусовые ощущения, но не имел ни глаз, ни ушей, ни носа, ни рук, ни ног, ни языка, не имел никакого материального тела. Я знал, что существуют только мои единственные во всей Вселенной ощущения и желания, и кроме них не существует больше ничего. Я знал, что все мои желания будут немедленно исполняться, пока я верю в то, что они должны исполняться, и пока я помню доказательство того, что желания у меня возникают без причины, а всё, что я ощущаю, – есть следствие моих желаний и веры в их немедленное исполнение. Никакие два возникающие у меня желания не могли противоречить друг другу, и потому я не знал, что такое страдание. Захочу видеть круг – вижу круг, захочу видеть квадрат – вижу квадрат, захочу созерцать их одновременно – вижу их одновременно. Захочу слышать музыкальный аккорд «до + ми бемоль + соль» – немедленно слышу такие звуки, какие захочу. Захочу ощущать запах ландыша, вкус шоколада – немедленно ощущаю запах ландыша, вкус шоколада. Захочу видеть красивые цветы – вижу их, захочу слышать прекрасную мелодию – слышу её. Возможно, что не только заниматься живописью, сочинять музыкальные мелодии, создавать неотразимые запахи духов и великолепнейшие изысканные кулинарные блюда – не только это входило в число моих развлечений в этом сказочном сне. К числу моих развлечений относились и мои занятия математикой, алгеброй и геометрией, и меня бесконечно увлекало познание всё новых и новых математических истин. Ведь я пожелал никогда ничего не забывать из того, что однажды запомнил, и это моё желание тоже исполнилось, как и все остальные желания.

Вот как прекрасен был тот сон, который я видел до своего рождения на этот свет. И всё было возможно в этом сказочном сне кроме одного – невозможно было только приносить кому-то радость кроме себя, так как я знал, как доказывается то, что кроме меня во Вселенной никогда не было, нет и в будущем никогда не будет никого другого, способного, как я, испытывать радость, видеть, слышать, ощущать запахи и вкус, запоминать, мыслить, испытывать желания. Я помнил, как доказывается то, что моё «я» – единственное во Вселенной, что не существует причины у моих желаний, а беспричинно возникающие у меня желания – это и есть первопричина всего того, что я ощущаю, вижу и слышу. Таков был тот рай, в котором я мог вечно жить и радоваться, в котором любое моё желание немедленно исполнялось. Нельзя было только предсказать будущее в силу отсутствия причины возникновения моих желаний, ход событий был недетерминированным. Я давным-давно забыл, что такое страдание, так как не загадывал желания сохранить память о страдании до того, как оказался в раю, и память о страдании была вытеснена познанием того факта, что я один во всей Вселенной и творец всего того, что ощущаю. Для того чтобы и дальше существовать в этом царстве постоянной радости, я должен был выполнять лишь единственную заповедь: «Не пожелай забыть то, что только ты один во Вселенной можешь испытывать желания, и потому все твои желания должны немедленно исполняться». И вот, однажды я создал своё тело и тела других людей. Как моё собственное тело, так и тела других людей управлялись моей волей, потому что моя воля была единственной волей во Вселенной. Не движение материальных частиц в моём мозгу было причиной возникающих у меня желаний, а наоборот беспричинно возникающие желания моей души являлись причиной того или иного движения всей иллюзорной материи. Не душа моя была продуктом тела, но тело моё было продуктом моей нематериальной души. Именно моя душа делала живым моё тело, приводила его в движение, как и все остальные тела. Но я захотел забыть эту истину, чтобы поверить в то, что другие люди могут радоваться, как я, желать, как я, ощущать, как я. Для этого мне нужно было поверить в ложь, что якобы именно движение материальных частиц в головном мозгу человека является причиной возникновения у него определённого желания, и, следовательно, и другие люди, имея тоже такой же, как у меня, материальный мозг, тоже, как и я, могут желать что-либо и испытывать радость, когда желание исполняется. Я захотел узнать новое неизведанное наслаждение, узнав то, какую радость можно испытывать от веры в то, что своим добрым поступком обрадовал какого-то другого человека. Вот почему я захотел забыть то, как доказывается правота философского идеализма, что не движение материальных частиц в моём мозгу является причиной возникающих у меня желаний, а наоборот, возникающие у меня желания являются первопричиной движения всякой материи, которую я ощущаю в своём сновидении. Мне очень сильно захотелось нарушить эту заповедь и впервые узнать то, какую громадную радость можно испытывать от мысли, что своим добрым поступком обрадовал какого-то другого человека. В тот самый миг, когда я пожелал забыть о том, что я – единственный во всей вселенной, чтобы узнать, что означает радость служения другим людям, когда исполняешь, как ты думаешь, желания других людей и приносишь им якобы эмоцию радости, в тот самый миг и начали своё существование все ныне известные законы физики и химии, в тот самый миг я и родился на этот свет, лишив себя памяти и забыв всё то, что было до рождения, и впервые познал, что такое страдание, когда желание не исполняется, и Луну достать с неба невозможно.

Я пожелал всегда отныне страдать от неисполнения своих желаний, родившись на этот свет, лишь бы только законы физики были теперь неизменными и давали мне основание для веры в то, что не только я один, а и другие люди тоже имеют способность желать и испытывать радость, когда их желание осуществляется. Всякая неудача, то есть всякое неисполнение моего желания, только укрепляла мою веру в то, что кроме моих желаний у других людей есть свои собственные желания, несовпадающие с моими желаниями. Так я и познал мнимую «невозможность», многочисленные беды и страдания всё ради того наслаждения, которое я испытываю, когда смешу кого-то, когда раздаю большие суммы денег нищим, когда приношу кому-то, как мне думается, радость. И это неистребимое вожделение быть причиной радости для кого-то другого стало для меня как наркотик, как испепеляющий разум костёр, который разгорается всё больше и больше и погружает мой разум во тьму невежества даже до такой степени, что мне неохота познавать абсолютные математические истины.

Нет, никогда не буду больше приносить радость людям, запрещу себе радовать других людей, даже если мне очень хочется их радовать. Никогда не дам больше ни одному нищему ни единого гроша. Никогда не произнесу больше ни слова – ведь я не знаю, может ли кто-нибудь другой кроме меня слышать звуки и понимать смысл сказанных слов. Пальцем больше не пошевелю, чтобы улучшить жизнь своих рабочих. Если заблуждение будет причиной моей радости – я совсем отупею. Даже если увижу, как кого-то избивают на улице, – не сообщу об этом в полицию. Буду на деле жестоким и безжалостным эгоистом, как тот левит, который увидел изрезанного разбойниками человека, и равнодушно прошёл мимо».

Вот какие бредовые мысли пришли в голову этому доброму человеку, и он на самом деле превратился в равнодушного и безжалостного эгоиста, стал жестоким и равнодушным чудовищем. Но, когда он запретил себе радовать других людей, это не избавило его от умственной лени, и заниматься математикой ему по-прежнему не хотелось. Чтобы доказать себе ошибочность материализма, он подверг своё тело «лечебному голоданию» в течение 40 дней и недельному воздержанию ото сна, что привело к страшным галлюцинациям. Но пусть у истории этой будет хороший конец. Однажды ему попались книги Стефана Цвейга, Джека Лондона, Жорж Санд, Тургенева, а также произведения Маркса, Энгельса, Ленина. Читая этих правдивых и искренних людей, он всё больше начинал верить в то, что у этих писателей и мыслителей была живая мыслящая душа, способная и понимать и чувствовать. Тогда он искренне покаялся и снова стал очень добрым и нормальным человеком, таким, как был раньше, навсегда избавившись от своего сумасшествия, одной из предпосылок которого было его одиночество в толпе, то, что люди скрывали от него свои мысли. Он снова стал творить добро, когда стал убеждённым марксистом.

Вот почему так важно верить в правоту диалектического материализма, ибо именно философский идеализм может превратить самого доброго человека в равнодушное чудовище.

Владимир Фомин. 1997.

На главную страницу.